© Братец Лис, 2010.

Пустой Канал

Параноидальная Новелла

«Предвкушая лакомство, я дожидаюсь бога. От начала времен я — низшая раса».

Артюр Рембо. Одно Лето в Аду.

Дни паранойи. Ты любишь пустоту? Пустоту-тоту-ту-ту. Я люблю. Прикинь, она может быть чем угодно, абсолютно. Ты можешь выкинуть в нее банку из-под колы, или поссать в нее, или просто плюнуть, а можешь окунуться в нее, как в ванную, и обернуться ей, как покрывалом. Это просто обалденно, не правда ли? Есть что-то такое, что может быть, чем захочешь и ничем одновременно. Как пустой канал на телевизоре. Вроде бы белый шум, но если долго смотреть, то увидишь всякие странные сочетания точек. Я редко смотрю что-то другое по телевизору, меня не прикалывает, когда все разжевано. Куда круче выдумать выпуск новостей самому. Вдруг тебя сегодня покажут по ящику?

У меня есть альбом с фотографиями из детства. Я почти ничего этого не помню, но люблю иногда посмотреть их. Именно иногда, я не хочу, что бы это стало чем-то привычным, или что-то в этом роде. Там есть одна, на море, недалеко от Сочи, где я семилетний сижу около большущего дерева, кажется, оно называется Леран.

Я представляю себе, как я уже сегодняшний снова под этим деревом, но оно не в туристическом месте, а где-то в пустыне, или просто на большой пустой территории, и я лежу под ним и дрочу. Мне нравится думать об этом. Посмотри внимательно на фотографию, или сфотографируй ее себе на память. А теперь нам кажется, что за мной кто-то следит. Ну и ладно, плевать. Кому вообще нужны люди? Кажется, я украл эту строчку. Ну, неважно, главное, что я все еще под этим деревом, но началась гроза, и сверкнуло, и кто-то где-то истошно завопил, будто в него попала молния. И он, наверное, лишился зубов, они полетели, словно дождь изо рта, будто он сблеванул своими зубами как бобами. Этот кадр я тоже сфоткал, он останется со мной. Это как когда тебе не дает какая-то девушка. Запомни ее, и сделай все сам, дома, в одиночестве. Эту мысль я тоже украл, наверное.

А теперь — Москва. Большая, круглая хуевина, в которой когда гуляешь по центру, постоянно приходишь на то место, с которого начал. Мне больше по душе Питер, такой мокрый город, и он намного грамотней построен, там почти невозможно заблудиться. Когда мы поженимся, мы уедем туда жить, и у нас все будет круто, ты будешь фармацевтом, а я наркоманом, у нас будет отличная пара. Пара пара, пара-ра-рам.

Я думаю, большая часть москвичей со временем уедет отсюда, и оставит этот город обезьянам. Или объявит им войну. Но я не люблю войну, поэтому я уеду. Я соберу там группу, стану рок-звездой-пиздой-ой-ой. Ну, или просто сторчусь нафиг, что в принципе не исключает первого, даже наоборот. Может быть, я упаду пьяный в море или Неву и утону там, или меня спасут грифоны, или какой-нибудь чувак на лодке, мне все равно. Я думаю, что когда мы умираем, мы превращаемся в ничто, ну, душа. А когда ты ничто, ты можешь быть чем угодно, и если ты веришь в реинкарнацию, то снова родишься, или станешь тем самым белым шумом на пустом канале, а если в рай и ад, то попадешь туда, куда тебе больше захочется. Как в том анекдоте, когда чувак умер и попал в ад, и дьявол повел его на экскурсию:

— Тут у нас бар, там сауна с девками, здесь танцпол, живая музыка — Хендрикс, Моррисон, Джоплин, они все тут играют.

— Круто. А что это за дверь?

— Ну пойди, посмотри, — говорит дьявол, а чувак заходит, и видит котлы, в которых варятся люди, и еще там есть насаженные на кол и жарящиеся на сковородках, полный набор, короче.

— Что это?

— Христиане. Им так больше нравится.

Так вот, когда ты умрешь, ты станешь пустотой, а потом чем захочешь. Поэтому мне насрать, если я умру. Хотя я не хочу умирать, потому что тогда я не смогу посмотреть в твои зеленые глаза, и сказать, что ты пахнешь молоком, потому что это правда так! Я обожаю твой запах. Он словно проникает внутрь меня, и наполняет все тело легкостью, как когда ты под спидами, но только еще круче. Я думаю, так пахнет небо.

Подними руку. Проведи ей по лицу. Переверни страницу, и запомни, что эта книга ничему тебя не научит.

А я опять летал во сне, но сегодня я был не один. Давай лежать в солнечной ванне на краю галактики, которая на самом деле пыль, которая тоже что-то умеет. Все что-то умеют. Хотя бы думать. Мне иногда кажется, что мысль материальна (с этого момента я решил больше не воровать фразы). Ну, как молитва — ты концентрируешься на своем желание, и оно сбывается потому, что ты тратишь много энергии на поддержании его во вселенной, которая крутится вокруг твоей головы. Я не хочу говорить, что я не верю в Бога, потому что это не совсем так. Но я ничего не практикую, просто потому, что я не понимаю, на хуя нужны люди. Они все испортили. Всегда все портят. Им дается что-то хорошее, какие-то действительно грамотные идеи, а они начинают разводить всякую хероту, типа как правильно верить, или устраивают войны, или еще что. Пожалуй, только буддисты этого не делали, наверное, поэтому мне так нравится эта религия.

Люди так любят говорить о своем смысле жизни, не понимая, что его нет. То есть смысл жизни в поиске смысла жизни, надо все время куда-то двигаться, а когда ты думаешь, что нашел свое место в жизни, у тебя появился смысл в ней, и ты больше ничего не ищешь, ты обречен, потому что никому нет места в жизни. Мир просто неприспособлен для нее.

Ревизия памяти. Резать провода. Руки путаются. Рваная паутина. Распятия педераста. Видимо, я застрял где-то на участке алфавита между «П» и «Р», но только не в рыжая прелесть, ни в коем случае. Только не рыжая прелесть, она меня просто бесит, как прелестная рыжесть, только сильнее. Я плюю в потолок, я его так украшаю. Я могу плюнуть в твое будущее, потому что так оно станет хоть немного похоже на меня. А потом я возьму твои артерии и включу их в свою гитару, и буду играть рок-н-ролл, а ты будешь петь хриплым голосом. И мы станем Большими Звездами, гитарист и его живой усилитель. Я буду играть кровавый блюз, потому что какая-то красная фигня, которая вытекла из твоих артерий, заляпала мне рубашку, и мне кажется, что это прикольно, во всяком случае, эффектно. А когда мы почувствуем, что теряем независимость, мы уйдем со сцены в окно, и станем видеокассетами. Ибо сегодня я понял, что смерть это видеомагнитофон. Потому что, как я уже говорил, когда умираешь, то с тобой происходит то, во что ты веришь, как будто ставишь любую кассету в деку. Возьми первую попавшуюся, не глядя, засунь в видак, и смотри кино, в котором ты — главный герой! Но это не прокатит с DVD, потому что они недостаточно олд-скульные, к тому же такие круглые, что нагоняют мысли о монетах в 10 рублей, а я их немного боюсь, потому что их очень мало.

Пора задуматься о психиатрическом лечении, потому что я забываю, с чего начал предложение, и не в состоянии связно говорить о чем-то одном больше пары минут. Время подстричься. Наверное, это все волосы и худоба. Я такой худой, что воздух даже не задевает слой жира, и сразу попадает в нервы, и они мерзнут, а волосы опять отросли, мешают видеть и проросли в мозг. А еще у меня нет амфетамина.

Так что все, что ты прочитал, не имеет никакой ценности, потому что я точно не знаю, о чем оно. Скорее всего, обо мне. Ничто не характеризует человека лучше, чем то, как он пишет. Ты можешь казаться кем угодно, но, почитав твои стихи, я пойму, кто ты, потому что от себя не убежать, только в сон, а стихи это просто повод выебать бумагу и отдать ей немного своей блядской, грязной как мои носки души. И ты никуда не денешься, ты все равно догонишь себя и оттрахаешь, ты не забудешь этот запах, потому что так пахнет изнасилования себя собой, все это дурацкие слова, перенасыщенные смыслом, они готовы лопнуть, взорваться к чертям, а я просто не могу этого допустить.

Мне так хочется верить, что есть что-то такое, что никогда не кончится, но пока я такого не видел. Может быть, именно ты бесконечна, я не знаю, но я надеюсь на это. Чтобы навсегда, вот так, на совсем, что бы навсегда, насовсем, навсегда-да-да-да-да, насовсем но не всем-всем-всем, а только нам, потому что остальные пофигу, потому что я не придаю им значения, и все равно я напеваю себе под нос навсегда да да, навсегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда всегда. И это слово не потеряло смысл, когда я повторял его раз за разом, как бывает с другими словами, и я хоть убей, не могу понять, почему. Наверное, это знак. Я не знаю. Может быть, время начать говорить связно?

Пора ввести в повествование самого глупого персонажа, которого только видела литература. В принципе, вы можете дальше не читать, потому что все, что я скажу об этом парне полная ахинея. Он такой глупый, такой смешной, ты будешь смеяться до боли в животе, потом тебя вырвет на стену, блевотина высохнет, а стена скажет, что ты гений, и ты продашь тот ее кусок, на который сблеванул за миллиард рублей, потом просрешь их, и вернешься к началу.

Итак, знакомьтесь, а я пока пойду покурю. Его зовут Лист-в-волосах, но друзья зовут его просто Лист. Он работает по ночам, а днем грызет лапшу быстрого приготовления в своей пещере на юго-западе Москвы. Он живет в полуподвальной квартире, с решетками на окнах, которые под самым потолком, и когда он смотрит в них, то видит только ноги проходящих людей. Ему, в принципе, насрать на их лица, он уже привык к ногам. В ногах вся правда, думает он, в отличие от тех, кто придумал поговорку. С ним живет еще кто-то, но он точно не знает, кто именно. Может быть, привидение или вампир, или еще кто-то в этом духе, или просто алконавт, заползший в эту грязную дыру до него. Он любит поговорить со своим соседом, которого, кстати, зовут Капс. Но в их разговорах обычно нет никакого смысла, просто потому, что им обоим все равно, о чем говорить.

— Капс?

— Что, Лист?

— Я думаю, стоит вылизать ванну. Она так потемнела за зиму.

— Может быть, все дело в скотче?

— В каком скотче?

— Ну в том, которым ты приклеивал кафель, когда был пьяный, и случайно отбил большую его часть.

— Нет, тот скотч все еще там, он точно не виноват.

— Я и не говорю, что он виноват, но может, он как-то связан с темными пятнами в ванной?

— Может, тебе лучше укусить мое колено?

— Хорошо. Только принесу ножницы.

— На кой черт тебе ножницы?

— Потому что я хочу сначала разрезать твои джинсы, что бы было проще кусать.

— Они и так все рваные.

— Тогда тем более, хуже им уже не будет.

— Да в пизду, мне надоело говорить об этом. Давай лучше сварим что-нибудь?

— Что? У нас нет нихрена, даже жратвы никакой нет.

— Ну что-то же должно было остаться?

— Не, ничего нет.

— Тогда давай сварим воду?

— А в чем? Ты продал всю посуду, чтобы заплатить за жилье.

— У нас больше нечего продать?

— Нечего.

— Тогда забей.

Зачем нужны слова? То есть, когда-то они были нужны, что бы выражать мысли, но сейчас-то они зачем? Всегда можно помычать, ведь правда? Внезапное желание обжечь глаз сигаретой. Ты прикуриваешь, и жар трогает твой глаз. Ты счастлив. Эту секунду ты словно не проживаешь, а вспоминаешь, но потом тебе снова пофигу. Жизнь опять воспринимается лоскутным покрывалом, лоскуты в котором — обрывки депрессии и паранойи.

Напряжение достигает наивысшей отметки, ты просто ни на что не можешь уже адекватно реагировать, потому что сходишь с ума. Так ли плохо сумасшествие? Наверное, будет хорошо, когда окончательно свихнешься. Тебе уже будет по барабану, но сейчас погано, потому что бессонница уже доконала меня, а простыни колются, и я лежу в этой кровати пыток, и потихоньку схожу с ума. Это происходит постепенно, можно заметить, как меняется мир вокруг. Он становится куда более забавным, чем раньше. Хотя, на самом деле, он такой же, как и раньше, просто ты видишь его в новом свете. Скорее бы уже сойти с ума.

Бессонница. Я слишком молод, что бы спать. Постепенное превращение в ходячий психостимулятор посредством принятия их в количествах, превышающих твое собственное.

«Дорогой дневник, сегодня я выебал дырку от задницы в дырке от задницы. Спасибо за отраву, которую ты прислал на прошлой неделе, но она не помогла, я все такой же голый».

И ты опять заснул на проводах. Лист. Он. ОН опять заснул на проводах, потому что он это не я, не я, не я!!! Я больше не хочу им быть, но я хочу спать на проводах, и что прикажете с этим делать? Может, застрелить? Или перекрасить в кислотные цвета? Или просто полюбить… Люблю любить любовь любовью. Люблю любля люблядь юлблюню да на хуй это куриное дерьмо. Я его выкурю, я умею, я потею. Приколись, оказывается можно потеть не только когда жарко, а еще когда паранойя целует тебя грязненькими губками. А вон, что это там, вдалеке, за проводами? Это же ангел! И на ней только трусики, и все. И Ангел Бреда снимет свои мокрые трусики и оденет тебе на голову, и ты посмотришь на нее, а она скажет: «выплюнь плоть, платяная латунь» и будет повторять это раз за разом, пока ты будешь смотреть на ее лобковые волосы и задыхаться в ее трусах. Оно тебе надо? Если нет, то лучше прекрати меня слушать, потому что я снаружи-внутри, я вне обычной жизни, я в добровольном изгнании из действительности, я дон Кихот подсознания, и я внутри своего маленького мира, где всего пара мест, и оба уже заняты. Билетов нет, но вы можете съесть наш хот-дог! Ахахахаха! Ницше писал, что все, что заставляет тебя смеяться, указывает на чувство, серьезное чувство, которое умерло в тебе. И в итоге в нас не остается чувств. Он, конечно, пиздабол тот еще, но если на минуту принять эту идею на веру, то НЕВОЗМОЖНО ПЕРЕСТАТЬ ИСТЕРИЧЕСКИ РЖАТЬ! Слишком смешно смеяться. Плевать, в общем-то, потому что Ницше умер, а Бог жив. И то, что я не верю в него, еще ничего не значит, потому что сейчас мне хочется говорить с ним, и возможно в этом больше смысла, чем в твоем носовом платке. По крайней мере, это не так грузит, как думать о твоем сраном платке снова и снова. Засунь его уже между своих ребер, будь так добр. Толстый ты бобр. Ладно, проехали, давайте вернемся в реальный мир?

Вот комната. Кирпичные стены, старый потрепанный диван, телевизор, у которого нет ни антенны, ни кабеля, поэтому он всегда работает на пустом канале. Холодильник, в котором нихрена нет вот уже почти 18 лет. Старый гитарный комбик, покрытый шевелящейся плотью, и дешевая электруха. И много-много бумажек, на некоторых куски стихов, на некоторых вполне целые тексты песен. Лист и Капс (на самом деле их зовут Мейрс Джимсон и Озби Оззерн) играют в рок — группе, которая называется Путиноиды.

Но сейчас это не важно — надо выкурить что-нибудь — потому, что Капс пошел погулять с новой пачкой сигарет, а Лист решил немного поимпровизировать, этот трус любит играть блюз по ночам. У него такая ржавая кожа! Когда он снимает ее, что бы помыть, его руки окрашиваются оранжевым. Точнее, кости его рук. А еще ему нравится, когда ему чешут ребра, только кожа в такие весьма интимные моменты должна быть где-то еще, но только не на костях. Коже не место на роже того, у кого гости играют в кости, а кости надо мыть, потому что перелом грязной кости намного более вероятен, чем в случае с чистой косточкой, и даже твоей милой мордочке это должно быть ясно, господин Президент Резинок. И перестань слать мне эти буклеты, я все равно не буду голосовать за того, в чьи планы входит изнасиловать мои любимые провода, захватить мир (кому он на хуй нужен?) и настучать Марии на стучащего по ночам. Не трогай провода, где мне спать, я не могу не спать в проводах, и не могу спать не в проводах, потому что в них — правда, они такие честные, что ты просто отражаешься в них, они такие сильные, что ты не волнуешься в них, хотя бы потому, что ты — ток. Я электричество. Ты шлюха. Я электрическая шлюха, ты провод. Мы оба шлюхи. Мы оба провода. Мы оба электрические шлюхи в проводах. Никто. Все. Только мой доктор. Вот он пусть и отдувается — так ему, одуванчику хуеву!

И вот еще что, господин Президент Резинок. Я читал твою книгу, и я нахожу главы с первой по пятую, там, где ты описываешь как в молодости — это до 27 — нюхал клей и клеил телочек, так вот, я нахожу их вполне неплохими. Но остальные девять глав, в которых ты постепенно раскрываешь свои планы и снимаешь полотенце, так вот, прости, но они — полное дерьмо. Дорогая, давай умрем?

Я люблю. Она любит. Они любят. Мы любим. Все любят. Все любят никого. Никто любит себя. Себя любит дурак. Дурака любит каждый. Каждого любит Бог. Бога любит христианин. Христианина любит священник.

А любовь любят поэты.

Любовь — это такое состояние, когда тебе плевать, что погибнет мир, лишь бы ты и объект твоей любви оставались вместе. Любовь — это когда вы отдаете себя друг другу. Любовь. Столько стихов, фильмов, книг, песен и т.п. было посвящено любви, что сама тема любви уже кажется банальной. Но я люблю банальные вещи, потому что они прошли проверку временем. Мы говорим «люблю» не задумываясь. «Я люблю ром-колу». «Я люблю горячую ванну». «Я люблю, когда солнце садится». Одним примерам использования слова «любовь» в повседневной жизни можно посвятить книгу. Но искренне, от всей души мы говорим «люблю» так редко. Можно сказать, есть 2 разные любви — для каждодневных нужд, и для исключительных случаев.

Ты исключительней любого самого исключительного.

О любви сказано уже очень, очень много, но я тоже решил внести свою лепту, наверное, что бы не выделяться. Наверное, любовь это единственное, что есть общего у всех людей. Любовь, Пустота и Провода. Но эта книга не о любви.

Пять утра, у Листа опять бессонница, он пьет кофе всю ночь, и много-много курит. Он прочитал все книги, которые у него есть, и теперь он просто не знает, чем себя занять. Он пробует молиться, он еще никогда не пробовал.

— Дорогой Господь. Я не часто беспокоил тебя последнюю жизнь, но вот сейчас решился. Наверное, от скуки, а может быть, еще почему-то. — Лист делает глоток кофе, в его чашке плавала муха, он жует ее, потом удивляется, что это у него во рту, вынимает муху, смотрит на нее и выкидывает.

— Ой. Я убил муху, да? Это ведь грех, но я не нарочно! Она уже была мертвой, когда я… ах, да, сейчас ведь не суд. Знаешь, я в последнее время очень плохо сплю. Не знаю, из-за чего это, наверное, я волнуюсь о будущем. Думаю, это пройдет, когда я куплю его, и все будет в порядке. Я так хочу, что бы ты знал, что я старался быть хорошим. Не знаю, насколько это важно для тебя, я просто хочу, что бы ты знал. Вот только не спать, и быть хорошим слишком сложно, потому что нечего делать, кроме как думать, а хорошие мысли заканчиваются, и я уже всерьез подумывал пойти наворовать бумаги. А это плохо. Или хорошо, я опять забыл? А, неважно. Я пойду помоюсь, ты не против? У нас опять отключили горячую воду. Это единственное, за что я ненавижу конец мая — начало июня. Приходится кипятить себе воду, и нельзя просто поваляться в ванной, накурившись гашиша, как в другое время. Две недели без горячей воды. Каждый год. Аминь.

И все-таки курение очень вредная штука, потому что когда куришь, почему-то очень часто задумываешься. А много думать вредно, потому что можно случайно выдумать вселенную. И поместить ее себе между ушей. Вот ты придумал ее, поигрался пару эпох — в ней, а не в нашей — и что? Забросил. А ведь в ней живые люди, и ты им нужен, потому что для них ты Бог. Что-то меня понесло на религиозные темы. Не хочу об этом. Вернемся к тому, с чего начали, к пустоте. У меня пустая башка. Никаких мыслей нет. Точнее есть, но только сконцентрируешься на одной, как забываешь, и уже не можешь вспомнить, потому что об этом тоже забываешь. Что я говорю? Черт, забыл. И так каждый раз, когда количество кофеина и никотиновой кислоты в твоем мозгу достигает той же отметки, которой достигает раздражение при виде толпы людей у входа в метро. То есть критической.

А у Листа и Капса гости. К ним пришел карнавал! Все одели маски поверх своих собственных и танцуют в их единственной комнате.

— Капс, принеси ружье!

— На хуй тебе ружье? Лом намного прикольней! — Приготовив обед, они моют дом от остатков карнавала.

— Все-таки зря мы их убили. Вдруг они знали хорошие анекдоты?

— Нет. Они были демонами, ты что, не понял этого, когда увидел их рога, копыта и кожаные крылья?

— Я подумал, что это костюмы.

— Нет, такого клея еще не изобрели, иначе бы мы знали.

— И то верно. Передай мне еще немного порочного центра беса, они такие вкусные!

Вечером Лист-в-Волосах пошел на работу, а мистер Оззерн решил попробовать превратить свинец в золото. Может быть, у него получится, и на вырученные деньги они купят много-много супа в пакетиках, сигарет и стимуляторов?

Суп, сигареты и стимуляторы. И на хуй что-то еще, это самое необходимое. А хотя, если денег будет очень много, то можно попробовать организовать партию, с идеями, противоположными идеям Президента Резинок. В таком духе:

 — Партия Резинок.                 — Партия имени Уильяма С. Бурроуза
                                            (название уточняется)

 — Антинаркотическая кампания.     — Полная легализация всех наркотиков.
                                   — Упразднение списков запрещенных веществ.
								
 — Законы о преступлениях без      — Отменить на хуй.
  потерпевшего.                                              

 — Милицейский произвол.           — Милиция будет заниматься исключительно
                                     подавлением антинаркотических и проч. бунтов

 — Призывная армия.                — Армия так же будет упразднена к ебени матери.

Так же стоит заметить, что мы уберем этот мерзкий пережиток прошлого под названием дискриминация по половому признаку. Конечно, все не так гладко, придется проявлять насилие, но еще не одна революция не обходилась без этого. Вам ясны наши идеи? В пизду, все равно их никто не поддержит. Почему бы нам не пойти поплавать?

Я буду целовать улицу, что бы обслюнявить асфальт, потому что он такой серый и неприглядный, я буду целовать улицу. На хуя кому-то вообще целовать улицу? Я точно не знаю, но думаю, в этом есть какой-то смысл. По крайне мере, однажды я буду счастлив по этому поводу. Для того, что бы тошнило, ты всегда заводишь разговор о шарманках. Зачем ты ходишь по канату? Лучше ходи по струнке, это намного веселее!

Меня снова тошнит. Я проснулся на закате, и меня тошнит. Лучше бы вообще не спал опять. Но мне помешали не спать злые духи. Или просто усталость, это не принципиально. Я все так же ненавижу свою кровать. Она такая маленькая, неудобная, и простыни колются. Я снова ною. Хороший знак, потому что если я чем-то недоволен, то значит, что чем-то еще я доволен, а это не может не радовать. Надо идти работать, но как же я ненавижу работу! Особенно всякую офисную хуйню, ничего хуже не бывает. Серая коробка, набитая цивилами:

— Я цивил.

— Ты не цивил!

— Почему это?

— Ну, в тебе нет ничего такого, к тому же они все одинаковые.

— Я вся одинаковая.

Гребаная скукотища, когда же этот мир уже взорвется? Когда мы наконец достанем эту планету, и она включит гигантские дворники на своем лобовом стекле, который мы зовем домом, и просто смоет нас? Наверное, скоро.

Ну что, братцы, пришло время для кое-чего по настоящему грандиозного. Потому что сегодня третий день нового лета, которое встретило нас дождем, грозой, жарой и тополиным пухом, похожим на снег под кайфом. Грандиозным событием, пожалуй, будет самовыгибание клавиатур. И печенье с гашишем. А проигравший получит прописку для Капса в принудительном порядке. Кстати о Капсе, он сейчас сидит на крыше и выращивает дерево из головы, на котором растут Одиночки. Одиночки, это такое ягоды — антидепрессанты, которые можно смешивать с антиперсперантами, вымачивать в ацетоне и продавать мудакам. Но вот, ему надоело растить дерево, и он берет топор, и он входит на кухню, и он говорит: «Дорогой — да, глупый? — я убил тебя — дорогая — я — выебал — тебяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяя!» Ебать ебать ебать ебать ебать ебать!!! И он срубает дерево со своей головы, и переходит в некое иное измерение, похожее на калейдоскоп, в который кто-то кончил. В этом измерение его ждет Лист, с ним некто хмурый, который сидит на Листе, и получается, что Лист под хмурым, но хмурый пошел поспать, и друзья остались вдвоем.

— Ну что, ты привел его? — спрашивает Лист-в-Волосах.

— Да — Капс достает из дупла в новом дереве Президента Резинок, у которого глаз натянут на жопу, но тем не менее, видит.

— Ну что, теперь ты знаешь, что бывает с теми, кто ворует наши хот-доги и горячую воду? — хором орут они оба.

— Пожалуйста, отпустите меня, я дам вам денег! — в страхе пищит Президент — Я же не масло!!!

— Сейчас мы промоем тебе мозги!

Они берут шланг, снимают с Президента кожу, и промывают ему мозг из брансбойта. Потом одевают кожу, застегивают на все поры, и говорят:

— Ты усвоил урок, падаван?

— Да, теперь мне намного лучше! Спасибо вам ребята, вы классные!

— А теперь уходи.

Президент улетает на своей фарфоровой тарелке домой, а наши герои отправляются домой, завтракать.

Ты знаешь много слов. Я знаю много слов. Если мы сложим наши слова, мы узнаем все на свете. Давай попробуем? Я начну.

Я прожил столько лет под ванной, я курил там и спал. Там было темно и сыро, но мне нравилось. Наверное, все дело в том, что у меня вирус любви-к-под-ванной. Я точно не уверен, но думаю что это так. Я люблю хвосты. Никогда не забывай мыться, ок? Это очень важно. Хотя, в принципе, по хуй. Если тебе чего-то не хватает, ты всегда можешь попросить это у меня, я дам.

Мы дымились всю ночь до утра, а потом еще два раза, и нам было хорошо, но потом дым рассеялся, и мы оказались голыми посреди улицы. Мы пойдем в супермаркет и украдем одежду, возьмем еды и найдем, где переночевать, и все закрутится по новой, как каждый день. Наши слова — это одно слово.

Посмотри на завтра. Возьми маркер потолще. Зачеркни. И напиши все, что захочешь. Мои руки убегают от меня. Я не могу их догнать. А, вот же они! Теперь я снова могу жить. Мы.